Человек, в первозданном своём виде, абсолютно свободен. Он был создан Богом именно таким, и не было пределов его безграничному капризу. Но падший человек уже не таков. Воля его ограждена высокой каменной стеной и уже на многое не способна. Возьмём вот его быт. Сколько раз за день падшему приходится мыть посуду? Вот по-честному, без перекладывания обязательств на ближнего? А в неделю, в месяц, в год? У посуды есть такое свойство — только вымыл, глядишь: лежит новая. Откуда? Диву даёшься, как быстро растут величественные посудные соборы, уходящие шпилями высоко в небо. Приходится мыть снова. И снова. Поэтому-то посуда служит отличной экзистенциальной метафорой: метафорой бесполезного, казалось бы, но необходимого занятия. Необходимость, сковавшая волю падшего человечества цепями, целиком состоит из таких занятий.
Вернёмся к насущному. Те из падших, что убеждены, что всё у них под контролем, и что мир этот вовсе и не злой, моют посуду регулярно, по мере загрязнения. Я называю таких "погрязшие в суете". Они подписали договор о полной капитуляции и подчинили свою волю посудному тирану. Другие же, те, что поосознаннее, дышат полной грудью и не заботятся ни о каком мытье. Посуда копится, растёт, медленно пожирает пространство кухни. В конце концов, хочешь не хочешь, приходится обратить на неё внимание. И тогда падший, после долгой моральной подготовки, распыляет всю свою энергию на борьбу с воздвигнувшейся Базиликой Святого Петра, разбирая её до основания и затирая жирные пятна на каждом элементе угрожающей постройки. Разрушив храм самой Необходимости, падший может отдохнуть, но ненадолго. Это была пиррова победа. Он потратил все свои силы на борьбу с тем, что воздвигнется вновь, и воздвигнется намного быстрее, чем он может себе представить. Но всё же, такая борьба честнее. Падший заслужил передышку и может, наконец, пожить. Послепобедные периоды, необходимые злу на восстановление — самое ценное, что есть у нас, у падших. Ведь вся наша жизнь, по сути, лишь короткий зазор между одним мытьём посуды и другим.
